я все-таки решил повбрасывать, что написал в последнее время по стасяновым просьбам. это больше похоже на ориджи с фикбука, но ок.
snk, жанмарко, внезапно очень активный 104
еле вытягиваем на пг-13, модерн-аушки, целое ведро розовых соплей
по арту
загрызи меня енотЖан Кирштейн никогда не считал себя королем неловких ситуаций. Несмотря на то, что он, конечно, попадал в них с завидной периодичностью — особенно если взять в расчет его взрывной характер и привычку говорить вслух почти все, что было y него на уме. Жану было вообще все равно, что бы там думали окружающие, и даже когда случалось что-то из ряда вон выходящее, плевать он на это хотел.
Марко Ботт попадал в неловкие ситуации намного реже, но, все же, попадал. В отличие от Жана он изрядно волновался за каждую из них, и мог думать об этом даже пару дней спустя — но кроме него не переживал никто, потому что Марко всегда начинал нервно смеяться, странно улыбаться и слегка краснеть, — и это было настолько мило, что всегда убивало любую неловкость. Так что и его королем неловкости назвать было не просто, если не невозможно.
Но, сидя в тесном, замкнутом и абсолютно лишенном света месте; где не было возможно не то, что нормально устроиться — даже разогнуться спокойно; когда пришлось прижаться друг к другу и запутаться в чужих конечностях, потому что и другого выбора-то не было — вот тогда они оба в унисон бы признали, что им нужно было бы выплавить на двоих по большой короне, на которой было бы выгравировано слово «неловкость» огромными буквами.
Ни больше, ни меньше.
Аккуратно убрав от своего носа локоть Марко, которым тот умудрился ему заехать, пытаясь устроиться поудобнее, — черт возьми, Марко, мы же уже поняли, что тут не устроиться удобнее, хватит же вертеться, — Жан вдохнул воздух полной грудью (насколько это было возможно, поскольку воздуха тут было не так уж много) и решил попробовать спокойно проанализировать, как это они смогли дойти до такого, а главное, что теперь делать. Пока их наконец оставили в покое, и повисла долгожданная тишина.
Начиналось все уже не радужно, но вполне обычно. Идти в гости к Саше было, конечно, плохой идеей, но, в конце концов, все шли, и Марко шел, и Жан решил, что ничего страшного не будет, если он тоже придет. Не то, чтобы он очень хотел проводить время в этой компании, но… В общем, прийти в гости к Саше было и дуростью, но совершенно обычной, не выходящей за рамки обычного, дуростью. Не в первый раз, в конце концов.
Продолжилось все вполне спокойно — все сели играть в плейстейшен, который Конни притащил с собой, и это не было странно; то, что проиграв Жану в Мортал Комбат, Эрен начал громко возмущаться и обвинять Жана, а тот полез ему уже на вполне реальных кулаках доказывать, что все было честно, тоже не было странным — дело обычное, и даже без приболевшей и пропустившей этот поход Микасы их нашлось кому растащить; да и еще пару часов обычных домашних посиделок странными назвать было нельзя.
Нет, конечно, вспоминая все сейчас, Жан отметил, что Саша и Конни странно переглядывались и подмигивали друг другу все время, а Эрен даже вслух сказал «зачем вы меня в это втянули, я хочу домой!», от чего получил ужасно грозный взгляд от человека, не способного никогда генерировать ужасно грозные взгляды — от Армина. Обрати он внимание на это пораньше, то все, быть может, и обошлось бы.
Но кто бы обращал на них внимание, особенно если Марко был рядом.
И можно было бы обратить внимание на него, например.
Все стремительно полетело под откос, когда Саша предложила играть в прятки, и все взревели одобрительно. Жан резко отказался, но потом все-таки сдался — и совсем не потому, что Марко подергал его за рукав, глядя умоляюще, и сказал что-то вроде «ну пожалуйста жан ну давай будет весело давай не отказывайся здорово как». Совсем не поэтому.
Черт тебя дери, Марко. И это ты называешь весело?
Но Жан вернулся к своим мыслям. Итак, он просто решил, что спрятавшись, сможет спокойно обновить ленту фейсбука и твиттера, а потом как-нибудь выдать себя водящему и играть в плейстейшен сам, пока все заняты эти идиотскими прятками.
Ну или он помог бы найти Марко, а потом уже вместе с ним играл в плейстейшн, пока все бы носились по дому в поисках друг друга, а их бы оставили вдвоем.
Идеальное преступление.
Идеальное преступление сорвалось сразу же, когда ему досталась короткая спичка.
— Ты водишь! — радостно провозгласил Конни.
Так, еще раз. Жан вытаскивал спичку последним, все, кроме Марко, снова переглядывались и улыбались, и просияли, когда водить должен был Жан. Кирштейн тогда подумал, что они просто злорадствуют, а они…
Вот же маленькие подонки. Маленькие хитрые подонки.
Жан со злости ударил кулаком в одну из стенок.
— Ай, Жан, ты чего! — тут же воскликнул Марко, ловя его руку в темноте и осторожно опуская. — Ты меня чуть не ударил! Мы же уже поняли, что силой отсюда не вылезем.
— Да, извини, — сердито пробормотал он. — Но я как вспомню, что они все с самого начала затеяли… Что за бред!
— Эх, если бы мы еще поняли, чего они от нас хотят, — вздохнул Марко и снова заерзал, устраиваясь поудобнее и пытаясь пересесть с ноги, которая у него уже совсем затекла. В итоге он устроил свою ступню аккурат между ног Жана.
Марко, ты что, совсем спятил, не мог лучше места придумать?
Но вслух Жан этого так и не сказал, вместо этого чувствуя, как же жарко становится его щекам, и как хорошо, что тут совершенно темно, и Марко не может видеть его лица.
И вот, идеальное преступление сорвалось, а точнее — его сорвали более идеальным и продуманным преступлением.
Марко, тем временем, не подозревал ни о том, ни о другом.
Марко лучился восторгом и энтузиазмом — ну как это, радоваться и впадать в детство с друзьями, совершать какие-то безумные и со стороны глупые, но дико веселые вещи, — это было одной из самых любимых его вещей на свете, и этого у него было не отнять.
Еще и Жан согласился — а Марко каждый раз в душе чувствовал маленькую победу, когда мог уговорить его на что-то подобное: начиная с того, чтобы просто пойти вместе в гости, и заканчивая подобными мероприятиями.
Все складывалось как нельзя лучше. И то, что Саша настойчиво предлагала ему прятаться в шкафу — Саша, ну я же хотел спрятаться под кроватью, — нет, Конни под кроватью, — но Конни же только что был за холодильником? — не внушило в него никакого излишнего подозрения.
А ведь стоило бы начать подозревать и отказываться. Как стоило бы.
Марко не подумал ничего, даже когда шкаф оказался совсем пустым — когда это у девушки бывает пустой шкаф, и правда?
Марко спокойно забрался в него и, закрывая себе рот руками, чтобы не рассмеяться вслух, начал ждать, пока Жан его найдет.
Лучше бы не находил.
Ей-богу, лучше бы не находил.
— Эти сволочи даже не пытались спрятаться, я тебе говорю! Они все ради этого только и задумали, — наконец недовольно воскликнул Жан, пытаясь забыть и не думать, какие части тела Марко каких частей его собственно тела касаются. Марко перевел взгляд туда, откуда предположительно исходил голос его друга, и только вздохнул.
— Они вообще это давно задумали, — протянул он сбившимся голосом. — Я должен был догадаться еще тогда, когда Конни потащил меня покупать замок, но не сказал для чего он! И вот, посмотрите, я сам лезу в шкаф, не обращая внимания, что на нем как раз стоит тот-самый-замок, кто вообще ставит замки на шкаф? — и с этими словами он страдальчески уронил голову. Голову он уронил как раз на колени Жана.
Спасибо, Марко, это именно то, чего не хватало кроме твоей ноги, чтобы сделать ситуацию более неловкой, и чтобы щекам стало еще жарче — но Жан только осторожно потрепал его по плечам, и хоть все еще раздосадовано, но немного спокойнее, произнес:
— Эй, ну ты точно в этом не виноват. Когда выберемся отсюда, то…
Договорить ему не дали.
— Мы задумали это не просто давно, а очень давно! — послышалось из комнаты. — Вы там будете уже разбираться или нет?
— Саша, пойдем, — прозвучал осторожный голос Армина — Армин, кто от тебя-то такого ожидал! — мы им только мешать будем.
— Что значит очень давно? — раздался негодующий голос Жана из шкафа, сопровождаемый парой громких ударов в дверцу, недовольным «ау, Жан, что я тебе говорил!» Марко, сбившимися извинениями, и повторенным более громким: — ЧТО ЗНАЧИТ ДАВНО, ПРИДУРКИ?
— То и значит, Армин прав, Саша, пойдем, там пиццу привезли, а может я могу все-таки снять это на камеру — ауч! — ну ладно пойдем, — вот чьего голоса сейчас точно не хотел слышать Жан, так это чертового Йегера. И Эрену очень повезло, что он не слышал, что с ним конкретно обещал сделать Жан, когда выберется — он быстро подхватил Сашу и Армина и вытащил из комнаты на кухню.
— Что-то это как-то затянулось! — недовольно заключил Конни, отправляя в рот очередной кусок пиццы. Саша взглянула на часы и произнесла:
— Они сидят там всего десять минут, так что ничего не затянулось.
— И еще просидят дольше, пока не разберутся! — с демоническим блеском в глазах заключил Эрен.
Все только тяжело вздохнули. Сразу было понятно, что тот пришел сюда, потому что не мог пропустить такого издевательства над Жаном — а не потому, что «ну Марко же мой друг, я очень хочу ему помочь, хоть и угораздило его втюриться в такого полудурка, как гребаный Кирштейн», как отчаянно заверял сам Йегер.
— Еще пять минут, и будем выпускать. А то это перебор, загрызи меня енот, — вздохнул Армин. Он, как всегда, был совестью всей команды — даже чересчур гипперсовестью.
Все дружно отрицательно завопили.
— Какой это в жопу перебор? — возмутился Конни. — Перебор — это когда эти два придурка уже пару месяцев ходят вокруг да около, кидая друг в друга влюбленные взгляды, но ничего не могут с этим сделать и двинуться дальше!
— И мы пробовали другие варианты, — подытожила Саша, обнимая коробку пиццы, — которые с треском провалились. Сами виноваты.
И когда Саша говорила о том, что они пробовали другие варианты, она даже преуменьшила реальность. Они пробовали не просто другие варианты — а бессчетное количество других вариантов; они не просто начали это все раньше — они это начали намного, намного раньше.
И всему виной, что было очень неожиданно, была Криста — маленький психолог их команды. Если бы Криста знала, во что это выльется, то она бы лучше промолчала. Но тогда, когда они сидели всей компанией в кафешке и отмечали что-то — уже точно никто и не помнил, что именно — она все же самая первая заметила кое-что. И когда Марко ушел раньше всех (чтобы подготовиться к какой-то там пересдаче — все еще удивились, как это Марко да и пересдача), а Жан начал нудить, тут же поругался с Эреном и свалил минут через пятнадцать, Криста все же, краснея и бледнея, прошептала что-то на ухо Имир.
Имир, в отличие от нее, не считала, что это надо держать в секрете, и громко провозгласила:
— Точно! Ну, кто еще кроме нас с Кристой заметил, что Кирштейн дергается с каждого прикосновения Марко и улыбается как ненормальный?
Криста уткнулась в свою чашку с чаем и старалась ни на кого не смотреть — в конце концов, она просто хотела помочь, и не ожидала, что Имир так поступит.
— Да ладно, — серьезно нахмурившись, первый прервал молчание Райнер. — Жан? Станет дергаться? И улыбаться как ненормальный?
— В том-то и дело, — кивнула Имир.
— Я думал, что мне показалось, — задумчиво протянул Конни. — А то я думаю, что он странный какой-то в последнее время!
— ОБАНА ЭТО ИДЕТ НА ФЕЙСБУК, — радостно завопил Эрен, хихикая и доставая телефон из заднего кармана. Бертольд, которого от него разделяла Микаса, осторожно протянул руку и ловко выхватил телефон из рук — к огромному возмущению Йегера.
— Успокойтесь вы, — произнес он мягко, — ну может и правда он дергается. Так что теперь с того? Его дело, в конце концов.
— Я тоже заметила! — наконец прожевав, оживилась Саша. — Слушайте, ну не может же правда такое быть, что Жан влюбился в Марко? Или может?
За столом повисла напряженная тишина.
Нарушил ее Эрен, толкнувший в бок Армина:
— Эй, а ты что думаешь?
Тот лишь тяжело вздохнул. Сначала он вообще не хотел в это вмешиваться, потому что чужие отношения — не их дело и вообще; но Эрен уж больно активно его пихал в бок, а несколько пар глаз со всего стола были устремлены на него.
— В любом случае, — протянул он, поругал себя, но мысль закончил, — судя по всему, это взаимно.
Стол одобрительно взревел.
Нельзя было сказать, что компанию очень волновали чужие отношения. Нет, например, когда Имир начала встречаться с Кристой, все только за них порадовались и с удовольствием устроили для них вечеринку; все поддержали Конни, когда его бросила девушка; но это казалось абсолютным и само собой разумеющимся среди приятелей.
Но таких маниакальных оборотов ситуация еще никогда не достигала. Буквально все заразились самым настоящим спортивным интересом.
Сначала все просто делали ставки — кто из них первый признается, когда они закончат свои томные гляделки и перейдут к чему-то большему, когда Эрен наконец не выдержит и запостит общие наблюдения на фейсбук (Микаса позднее рассказывала, что он все же умудрился это сделать — но она сразу же стерла; тем не менее, это помогло Бертольду выиграть у Райнера двадцатку).
А Жан и Марко, тем временем, не спешили — а по мнению команды «страшно тупили», и поэтому из безобидных «ой, Марко, смотри, Жан пришел, а нам резко пора всем уходить» ситуация медленно, но верно переросла в череду коварных планов.
Рушащихся друг за другом и терпящих тотальное фиаско коварных планов.
План Конни с кино сразу был отстойным — да, все купили по билету на последний ряд, а потом резко не смогли прийти, оставляя Жана и Марко в окружении множества пустых кресел в компании романтической комедии. Но дело не двигалось, потому что фильм, по их словам, оказался ужасным, и Жан проспал на плече Марко до самого конца.
— Вот, — говорил Конни, оправдываясь, — он хотя бы спал на его плече!
Но все равно это не помогло, и потому все же было совершенно отстойно.
Планов было еще несколько — например, вытолкать Жана и Марко «просто погулять» (а на деле на двойное свидание) с Имир и Кристой — и те изо всех старались потащить их по самому романтическому маршруту и не отпустить до самого конца.
Но они все равно умудрились сбежать где-то на середине пути — радовало, что хотя бы сбежали вместе.
Так ни один план ни к чему и не привел, хотя бы потому, что Жан с Марко и так проводили все почти свое свободное время — и Армин в какой-то момент выразил весьма здравую мысль, что может у них там все в порядке, и что они уже встречаются давным-давно, но просто скрывают.
Все обрадовались и поутихли на какое-то время. И если бы Марко об этом знал, он вряд ли бы стал утешать Конни после очередного разрыва словами:
— Иногда мы не можем быть с теми, кого любим — нужно просто принять этот факт. Это тяжело, но должно ведь когда-нибудь стать легче.
В другом бы случае Конни бы сказал «Спасибо, Марко, утешил так утешил, молодец». Но от таких слов он тут же забыл про бывшую девушку, сердито думая «Я тебе приму этот факт, идиот веснушчатый!» — и попытки команды возобновились с новой силой.
В дело уже пошла серьезная артиллерия.
— Жан, нам надо серьезно поговорить, — сказала Саша, когда они пересеклись вдвоем. Жан нахмурился, пожал плечами и кивнул, предлагая ей продолжить мысль.
— Тебе кто-нибудь нравится?
Кирштейн моментально залился легким румянцем — но выглядел явно недовольно и сердито.
— Саша, если ты думаешь, что у нас с тобой что-то получится…
— Да не дай бог! — воскликнула девушка, рассмеявшись. — Ладно, давай зайдем с другого бока. Что ты думаешь о Марко?
Румянец стал менее легким, а лицо Жана более сердитым.
— Я не понимаю, к чему ты клонишь, — закатив глаза, ответил он.
Саша прокляла весь мир, потому как сразу всем сказала, что она — не лучший кандидат для серьезных разговоров.
— Ну, — решила она говорить прямо, — мне кажется, тебе очень нравится Марко.
— Саша, — грубо отрезал Жан, протягивая ей свой недоеденный сэндвич, — засунь себе его в рот и, умоляю, просто заткнись.
С этими словами он развернулся и быстро ретировался из столовой.
— Что ж вы такие идиоты, — вздохнула Саша вслух.
Ну, хотя бы сэндвич оставил.
Разговаривать с Марко отправили Армина. Тот отказывался как мог — но после полного Сашиного провала все решили выбрать кого-то, у кого язык подвешен получше.
— Эй, Марко, — крикнул Эрен, завидев того в столовой, — тут Армин хотел о чем-то с тобой поговорить, — и с этими словами он силой усадил бедного парня за стол и поспешно смылся. Райнер и Бертольд тем временем отвлекли Жана, который только-только вернулся в столовую, и потащили в другой конец кампуса «по очень важным и неотложным делам».
Марко одобрительно кивнул Армину, дружески улыбаясь.
Деваться было некуда.
— Вы так в последнее время проводите много времени с Жаном, — произнес Армин задумчиво. Нужно было как-то начать.
Тот пожал плечами и кивнул:
— Да, а что? Мы ж с ним лучшие друзья.
— Это да, — сбиваясь, протянул Арлерт. Он готов был поклясться, что когда его заставляли от всей группы сообщать преподавателям неприятные новости, это было намного легче, чем то, на что он подписался сейчас. — И тебе же нравится с ним проводить время?
— Конечно, — удивленно поглядывая на Армина, но все же мечтательно произнес Ботт. — С Жаном очень классно, он правда отличный парень, и… — он запнулся. — Так почему ты спрашиваешь? Это вроде и так все видят, что мы почти всегда вместе.
Армин, продумывая следующую фразу, покраснел еще сильнее, чем должен был бы покраснеть Марко.
— Значит, вы все время вдвоем. А романтические отношения?
Как бы это ни прозвучало и ни выглядело, Марко смотрел на Армина совершенно опешившими глазами. Пару раз судорожно моргнув и нервно сглотнув, он только и выронил:
— Ох, Армин…
«Ну наконец, мы в нужном русле, я просто с ним поговорю, они будут счастливы, и все наконец закончится», — подумал парень, утешая себя. Очень напрасно утешая себя.
— Понимаешь, прости, пожалуйста, правда прости, ты тоже очень хороший, и дело не в тебе — черт, просто понимаешь, мое сердце уже занято… Прости, правда, не говори никому, и я про это рассказывать не стану. Ты правда хороший. Но ничего не выйдет, извини, но ты еще найдешь себе кого-нибудь! — и с этими словами Марко, еще несколько раз попросив прощения и, побледнев, пробормотал что-то про «ой а где Жан я его поищу пока а ты иди к ребятам».
— Загрызи. Меня. Енот, — лаконично выругался Армин, когда Марко выбежал из столовой. Такого он точно не ожидал — чем он его слушал вообще? Осталось только надеяться, что Марко сдержал бы общения и не собирался рассказывать про это Жану — а то мало ли, что тот бы с ним за такое сделал.
— Вот вам и соглашайся на добрые дела, — пробурчал он, подхватывая поднос и возвращаясь за стол к друзьям не с самыми лучшими новостями.
Тогда было решено пойти на последний финальный решительный шаг, который уж точно должен был во что-то да вылиться.
Команда действительно стала переживать, что Жан так и будет до конца своих дней «совсем незаметно» пересчитывать веснушки Марко и вздрагивать от каждого его прикосновения, нервно улыбаясь; а Марко продолжит подолгу смотреть на него, когда будет думать, что Жан этого не видит — мечтательно и грустно. И вообще им нужно было как-то скоординировать действия: потому что, как уже и было сказано, Жан очень бурно реагировал на каждое прикосновение Марко, а тот будто этого не замечал и пользовался каждым удобным (а иногда и абсолютно неудобным) случаем, чтобы до него дотронуться — и первый месяц это даже было ужасно смешно.
И вот, план был гениальным и простым, спасибо Имир за это: затолкать их обоих в шкаф, запереть и не выпускать, пока они во всем не разберутся.
Идея неожиданно была всеми поддержана, как бы глупо она не звучала. Еще немного — и общими усилиями план был проработан и доведен до мелочей.
Шаг первый. Купить замок.
Конни получил подзатыльников за то, что из всех, кого только мог позвать с собой в Икею, позвал Марко. Но тот ни о чем не догадывался, и все подуспокоились.
Шаг второй. Позвать их обоих в гости.
Жан поначалу отказывался — но Марко, какой же молодец, Марко, — сам уговорил его идти.
Все складывалось как нельзя лучше.
Шаг третий. Когда оба развеселятся и расслабиться, предложить играть в прятки.
Этот момент чуть ли опять-таки не был завален, поскольку заговорщические перешептывания и переглядывания перешли за рамки дозволенного, — но эти двое, кажется, ничего не замечали за своими дурацкими томными взглядами и общением друг с другом.
Вот и славненько.
Шаг четвертый был не таким простым, но удался — ловкость рук и вот, короткая спичка, как и надо, у Жана.
Можно было бы подсунуть ее и Марко, но тогда было бы немного сложнее проворачивать остальные шаги плана.
Шаг пятый, и Саша уговаривает Марко спрятаться в шкаф. Он, ничего не подозревая, воодушевленный игрой, туда залезает.
Шаг шестой — и уже за первые пять минут Конни, Армин, Эрен и Саша выдают свое местоположение. Жан ужасно доволен собой, списывая это на свой невероятный талант и чуткость.
Хорошо, Жан, как скажешь, Жан, — главное, что этим удается усыпить его бдительность.
Шаг седьмой. Все ходят за ним по пятам, буквально подталкивая к нужном шкафу.
Шаг восьмой. Когда Жан наконец открывает дверь, радостно восклицая «Марко! Вот ты где!», толкнуть его вперед вчетвером.
Прости, Жан, но ты еще скажешь спасибо.
Шаг девятый — повернуть ключ в замке.
Шаг девятый с половиной — дружно дать друг другу пять и довольно хором заржать, потому что, черт возьми, это было совсем непросто.
Шаг десятый.
— Вы оба уже достали, поэтому мы вас не выпустим, пока вы не разберетесь уже наконец друг с другом, — самодовольно произнесенное Сашей.
Шаг десятый с четвертью — переждать, пока Жан невероятно громко ругается и колотится в дверь, обещая всех убить, когда выйдет.
Шаг десятый и три четверти — дружно вздохнуть и улыбнуться над наивным «Ребят, ну это уже как-то не смешно, о чем мы вообще должны говорить», оброненным Марко дрогнувшим голосом.
Шаг одиннадцатый — заказать пиццу и ждать на кухне, когда они разберутся наконец друг в друге и своих отношениях.
Вот это действительно было идеальным преступлением.
И лучшим планом из всех, которые были до этого.
Тем временем, пока все ликовали на кухне, как у них все здорово получилось, ели пиццу и делали ставки, Жану и Марко совсем не было так радостно.
И Жан полностью провалил все свои попытки проанализировать ситуацию. Он действительно совсем не понимал, что от них хотела эта бешеная компания, и зачем они так поступили. Может это был какой-то очень несмешной розыгрыш? Но что они тогда имели ввиду, когда говорили, что им нужно разобраться друг с другом? Все у них с Марко было шикарно.
Не так шикарно, как хотелось бы Жану — но, в конце концов, достаточно шикарно.
Средней шикарности.
Скорее более шикарно, чем менее шикарно.
Жан резко помотал головой. Как бы то ни было, команда точно не могла знать о всех его внутренних переживаниях — если не считать недавнюю суперсмешную шутку Саши, но Саша все время шутила про геев и не могла говорить те слова всерьез, — поэтому Кирштейн был совсем растерян. Нужно было собраться с мыслями, понять наконец, что от них хотят, и вытащить наконец Марко и себя самого из гребаного шкафа.
Но собраться с мыслями никак не получалось. Марко все время дергался, ворочался и пытался устроиться как-то по-другому — и Жан от этого просто сходил с ума. Он готов был поклясться, что от каждого прикосновения его друга сердце пропускало удар, а от объятий вообще уносилось куда-то в горло — а сейчас, когда Марко постоянно терся об него и прижимался совсем-совсем близко, сердце Жана совершало череду сальто, а остальные внутренние органы ему аплодировали.
Еще очень не вовремя — жутко не вовремя, ужасно не вовремя, чертовски не вовремя, — все отмазки, которыми Жан успешно утешал себя до этого, как вроде «Марко твой лучший друг, Жан», «ты не любишь Марко, Жан», «как хорошо, что вы такие друзья, Жан», «вы просто очень, очень близкие друзья, Жан», «это нормально, Жан», «ты же не пидор, Жан» и просто «иди на хер и не придумывай себе ничего, Жан», стремительно полетели куда-то в пропасть, даже не попрощавшись. Кирштейн винил себя за это, но ничего поделать с этим не мог.
— Жан, — осторожно позвал Марко, и его голос прозвучал еще ближе, чем раньше. Отлично, он устроился еще теснее.
— А? — переспросил тот, способный выдавить из себя только это, и больше волнующийся о том, что горячее дыхание друга обожгло его лицо. И это ему так понравилось, что…
Нужно было держать себя в руках.
Скоро все закончится.
Марко дышал часто, и это значило, что он очень уж волновался. Только уловив этот факт, Жан обеспокоился и вернулся с небес на землю.
— Они вроде хотят, чтобы мы «разобрались». Кхм, — растерянно продолжил парень, — и я боюсь, что мы можем наговорить друг другу глупостей.
— Все, что было в шкафу — остается в шкафу, — выпалил Жан на одном дыхании.
— Именно! — обрадованно, заключил его друг.
Они оба еще ничего не успели сделать, но уже взволнованно подписали друг другу амнистию.
Ведь мало ли что.
— Ребят, я вам покушать принес! — раздался мягкий голос из комнаты. — Только пообещайте, что я спокойно открою дверь, положу еду, закрою дверь обратно и уйду. А то меня убьют.
— Бертольд, ты с дуба рухнул? — раздался рядом недовольный голос. — Конечно же они сразу выберутся, мы даже вдвоем с ними так легко не справимся!
— Нууу Рааайнер, — протянул Бертольд, — мне их жалко. Они ж правда не понимают ничего, и так еще черти сколько будут там сидеть.
— А вы еще, идиоты, как тут взялись? — завопил Жан из своей тюрьмы. На этот раз он все же воздержался, чтобы колотиться в дверцу — иначе Марко точно вылезет из шкафа с несколькими синяками.
— Нам рассказали, что случилось, и мы пришли, — как ни в чем не бывало ответил Райнер.
— Это ни хера не смешно, вы еще сюда экскурсии водить начните! — не унимался Жан.
Марко же решил действовать более дипломатично.
— Ребят, — протянул он, — Берт прав, мы вообще уже ничего не понимаем. Еще чуть-чуть, и Жан просто опрокинет этот шкаф, — в одобрение Кирштейн сердито зарычал, — может, если вы нас не вытащите, то хотя бы подскажите, что делать?
— Все, идем, пиццу они потом поедят, — произнес Райнер, послышался вздох Бертольда, а затем шаги.
— Я обычно не ругаюсь, — вздыхая, произнес Марко, — но боже как же сейчас хочется.
Марко, тем не менее, в отличие от Жана прекрасно понимал, чего от них ждали. По крайней мере, чего ждали от Марко. И, задавая вопросы, он только продолжал надеяться, что услышит что-то другое, совсем не похожее на его догадки. Но все уходили от ответа, и он понимал, что это было только немым подтверждением его мыслям. А еще и недавний разговор с Армином — только сейчас Марко понял, что он значил.
Нужно было обязательно попросить прощения. И прощения за то, что всю прошедшую неделю он его старательно избегал. Неудобно как-то получилось.
Итак, все хотели, чтобы Марко признался Жану в любви.
Но Марко этого делать не хотел.
Он уже давно принял тот факт, что полностью и совершенно безответно влюблен в своего лучшего друга — но он не был в восторге от мысли, что его теперь придется потерять из-за этого странного вспыхнувшего чувства. Тогда бы Жан, скорее всего, просто бы прекратил с ним общаться, а это Марко бы перенести не смог. Так он хотя бы мог быть рядом с ним, и ближе, кто бы то ни был — а если он все выдаст, то дружба их определенно сломается.
Марко не мог понять, почему его компания так жестоко с ним поступала. Наверняка, конечно, из лучших побуждений — потому что они все-таки были друзьями. Но благими намерениями, как говорится. Нет, он совсем не держал на них зла, но вот на себя очень даже злился — что он себя выдавал все время, и что вообще влюбился в Жана. Но не выдавать себя не получалось, как он ни старался. Как и разлюбить Жана тоже.
Если они этого так хотят — пусть получают. И ведь то, что было в шкафу, остается в шкафу? Но Марко нужно было еще несколько минут, чтобы собраться с силами, потому что после его признания все точно не могло бы быть так, как прежде. Он уткнулся носом в плечо Кирштейна, недовольно и тихо сопя.
Запах его друга сразу ударил в нос —лучший запах, что только мог быть. Марко вспомнил о том, что хотел попросить у него одеколон и обрызгать им всю свою комнату. Жалко, что не успел. Незаметно потеревшись о него щекой (не так уж и незаметно — Жан еще раз поблагодарил всех богов за то, что в шкафу было темно, и не было видно его лица), он поднял голову и решительно произнес:
— В общем, я кажется понимаю, что они от нас хотят.
Выхода не было. Если он, Марко, и заслуживал сидеть в этом шкафу хоть до скончания своих дней, то Жан точно не был в этом виноват.
— Заранее извини, правда. Я знаю, что это очень глупо, но мне кажется… в общем… это самое…
— Что ты его любишь! — прозвучал голос из комнаты. Да кого же там опять принесло? — А он любит тебя. Все, повторите это сами и вылезайте из шкафа. А то вы достали уже, как можно так тупить!
— Йегер, мать твою, ты совсем офигел? Мудак, я вылезу из шкафа, и ты будешь первым, кого я убью, клянусь! — взревел Жан и, забыв про свои обещания, врезал кулаком в дверь со всей дури. Марко вовремя успел увернуться.
И в этот момент на него свалился ужасный груз разочарования и грусти. Судя по реакции Жана, хорошо, что он не договорил до конца. Как он вообще мог подумать, что произнести подобное будет отличной идеей? Зато теперь он решил, что можно будет свести все в шутку. А еще зная теперь наверняка условия их заключения, можно будет выбраться из шкафа (ведь можно договорить и соврать, правда?). В крайнем случае, можно… —
Марко нервно и резко выдохнул, когда Жан продолжил:
—Йегер гребаный, тебе всегда нужно все портить? Мало того, что такой момент испоганил — так еще, блять, может я без тебя смогу признаться? И чего тебе надо все время тут торчать!
— Это ты мудак, все время тупишь, а Марко из-за тебя мучается!
— Ой давай расскажи еще, как ты волнуешься за Марко! — не унимался Кирштейн, явно очень рассерженный вмешательством Эрена.
И в этот момент Ботт наконец-то засмеялся — с таким спокойствием и облегчением, которых не испытывал очень давно. Жан еще что-то было хотел прокричать Эрену, но тот быстро скользнул ладонью к его лицу и дотронулся губ. От этого Кирштейн резко замолчал, и Марко произнес:
— Хэй, Эрен, не беспокойся, но у нас все отлично. Так что…
Договорить ему не дали шаги. Возмущенный голос Бертольда «Эрен, ты с ума сошел снимать на камеру?! Райнер, забери!», бурчание Райнера, оживленное Сашино «Ой, уже? Уже?! Правда?!», вскрик Эрена и спокойное «Ребят, давайте их оставим одних наконец, это реально неловко» Армина. Через десять секунд к этому добавилось еще и «Чуваки, что я пропустил?!» от Конни.
— Ладно все, извините-извините! — наконец произнес Бертольд, и шаги повторились в направлении кухни. Марко понадеялся, что они и правда ушли — хотя, честно признаться, в этот момент ему было абсолютно все равно.
Он немного привстал, легонько ударившись головой о потолок, и Жан по инерции протянул ноги, упираясь ими в противоположную стенку — хотя они по-прежнему были согнуты в коленях, но так стало гораздо легче. Марко продвинулся ближе и сел, опускаясь на его бедра и заботливо спрашивая:
— Не тяжело?
Руки Жана на его пояснице очень красноречиво ответили, что нет, не тяжело.
— Так это правда? — наконец спросил Кирштейн. — Ты это собирался сказать? Или они шутят? И ты шутишь?
— Ох, Жан, — мягко произнес Марко, — конечно же нет.
И с этими словами он наклонился к его лицу, как вдруг…
YOU JUST TOO GOOD TO BEE TRUE
CAN’T TAKE MY EYES OUT OF YOU
— Да вы прикалываетесь! — завопил Жан. — Сейчас-то что не так?
— Нет, все так, — прозвучал Сашин голос, — просто так будет лучше!
— Не будет лучше, выключите эту идиотскую песню, у меня сейчас кровь из ушей потечет!
Но Саша только стремительно убежала.
YOU FEEL LIKE HEAVEN TO TOUCH
I WANNA HOLD YOU SO MUCH
— Теперь это стало как-то неловко, — пробурчал Жан себе под нос. Но Марко только снова тихонько засмеялся и быстро поцеловал его в нос.
У Марко всегда был талант разряжать неловкие ситуации — даже настолько неловкие. Он всегда оставался ужасно милым, даже в кромешной темноте.
И поэтому Жан послал к черту все свои сомнения, все оправдания, которые придумывал сам для себя, Эрена, который испортил ситуацию, и Сашу, с ее идиотской разрывающей барабанные перепонки песней —
PARDON THE WAY THAT I STARE
THERE´S NOTHING ELSE TO COMPARE
— которая и правда была ужасна. Он резко притянул к себе Марко еще ближе и сделал то, что так хотел уже очень давно — настойчиво поцеловал его. Тот охотно подался вперед, отвечая на поцелуй и зарываясь пальцами в его волосы.
И в этот момент им уже действительно было все равно: сидят ли они при этом в шкафу Саши, разрывается ли при этом Muse, — да хоть Эрен снимает на камеру.
Но Эрен на камеру не снимал, чем был крайне недоволен. Остальные же наоборот выглядели довольными более чем.
— Кампай! — раздался радостный возглас на кухне, и все воодушевленно чокнулись стаканчиками с газировкой. Армину торжественно вручили ключ и отправили открывать дверь злосчастного шкафа.
— А пока у нас есть время, — подытожил Конни, — чтобы обдумывать план побега. Эрен, я бы тебе советовал эвакуироваться в окно уже сейчас. Без шуток.
Эрен отмахнулся, но сам всерьез задумался над этим предложением.
Армин вернулся уже секунд через тридцать, жутко раскрасневшийся и скомкано пробормотал:
— Я там открыл дверь, но не уверен, что они вообще это заметили.
— Их проблемы, не достанется пиццы, — пожала плечами Саша.
— В любом случае, я думаю, им там намного лучше сейчас, чем нам с нашей пиццей, — мечтательно подперев голову рукой, заключил Бертольд.
~*~*~
теперь все совсем плохо, потому что модерн!аушки — это еще куда не шло.
а теперь начинается самая дичь.
все еще snk, все еще жанмарко
но теперь у нас вход идет какая-то альтернативная кельтская мифология
по арту
загрызи меня енотВ тот момент, когда Жан находит Марко разорванным пополам, он физически ощущает, как богиня Айне склоняется над ним и с ледяной дрожью вдоль позвоночника дарует ему спасительное безумие. Происходящее Жан помнит плохо — как подкашивались его колени, и как несравненно тяжело было нести разорванного Марко, и как кровавый след тянулся за ними по пожухлой осенней траве.
— Дождись меня, Марко, — бормотал Жан, укладывая его в огромных выступающих из-под земли корнях тиса. — Я все исправлю. Нужно было раньше тебя послушать, но я исправлю. Слышишь, я выгрызу тебя из лап Аравна, или кто бы там не правил этим чертовым миром мертвых.
В ответ лишь осенний холодный ветер трепал оставшиеся волосы Марко на разломленном окровавленном черепе. Веснушки еще не успели исчезнуть с его теперь впалых и бледных щек — точнее, теперь уже одной щеки; и прежде чем уйти, Жан дотрагивается до них губами.
— Жан, у меня плохое предчувствие, — произнес сбившимся голосом Марко.
Жан смотрел на него недовольно, нахмурившись — вот, начинается. Если не хочет идти на охоту, то может сразу так и сказать.
Но его товарищ продолжал:
— Сегодня в поле я видел девушку, которая утонула в прошлом году в озере. Она была красива и мила, как будто с ней ничего не произошло, и пообещала мне, что мы скоро встретимся.
Жан резко помотал головой.
— Если к тебе девушки лезут знакомится, это еще не значит, что они мертвые.
Разочарование на секунду мелькнуло в глазах Марко, прежде чем он вернул на лицо привычную улыбку. Так Жану нравилось намного больше.
— Ты прав, извини, — пробормотал он, опуская взгляд в землю.
— Если ты не хочешь, чтобы тебя на костре сожгли, то хватит нести такое на территории монастыря. Ты сам знаешь — все сказания нужно оставить позади.
Марко только молча кивнул, когда они подошли к огромным воротам, ведущим к выходу из их монастыря. Жан натянул на лицо капюшон своего плаща, и они вышли на охоту в окутанный вечерними лучами солнца лес.
Марко всегда верил в эти глупые кельтские сказания, и это удивляло Жана.
Жан не верил ни во что — и оказался в монастыре лишь потому, что так было безопасно. Когда их деревню жгли, неся над ней крестное знамение, он спас свою семью, последовав за мрачным командиром отряда.
Он спас свою шкуру и не чувствовал, что это было неправильно. Ему было все равно, где жить, если это было безопасно.
Марко наоборот, всем гордо говорил, что примкнув к христианскому ордену, он служит королю. Жан единственный знал, что это не так — он видел как тот прятал под подушкой толстую книгу с кельтскими сказаниями.
— Тебя сожгут, — сказал он ему во время их первого и последнего разговора об этом.
— Если ты кому-нибудь расскажешь.
— А зачем ты несешь всю эту чушь про служение королю?
— Я же не могу сказать, что я не христианин, — медленно произнес он и улыбаясь совсем мягко, будто он говорил о чем-то вполне обычном. Жан спрашивал себя, откуда у Марко родилось к нему такое доверие, и не находил ответ. — У всех свои причины быть здесь, но не все могут говорить о них честно.
Жан больше ничего не спрашивал, и никому никогда не рассказывал ни про книгу, ни про тот разговор.
Вернувшись в монастырь с чужой запекшейся кровью на своем плаще, Жан сказал только, что Марко все еще его ждет, и что ему нужно вернуться в лес, и что это кровь диких зверей. Отказавшись от подмоги, он юркнул в келью Марко и достал книгу. Единственное, что ему нужно было сейчас — спрятать под плащом ее и вынести в лес, и выйти самому. Чтобы никогда больше сюда не вернуться.
Тогда, во время охоты, им пришлось разделиться. Марко долго отказывался, но Жан его не послушал — а потом был готов поклясться, что слышал как пробежала стая адских борзых, которые разодрали его друга на части, как слышал крик охотника, который выхватил душу Марко, унося ее с собой на далекие острова. Дикая охота, так оно называлось?
Жан слышал лай собак, рев и топот многоногих лошадей, Жан слышал, как неслись кровавые колесницы, и как давили все живое на своем пути — все это он слышал в одном предсмертном диком крике Марко.
Мог ли христианский бог поступать так с его другом?
И из чьих лап и какого загробного мира нужно было теперь его вырывать?
И тогда Жан и почувствовал прикосновение Айне, о котором рассказывала ему мать в детстве — о богине, дарующей безумие и способную воскрешать мертвых.
Он никогда не верил в эту чушь.
До того момента, как ему пришлось это сделать.
За несколько часов с оставшейся частью тела Марко ничего не случилось. Дикие звери не тронули ее, и лишь рой отвратительных мух летал над тем, что было когда-то его близким другом.
Жан опустился рядом с ним на колени и извлек из-под плаща толстую книгу Марко.
— Все должно получится, — уверенно произнес он. В темноте сложно было найти нужную страницу, особенно в книге, которую никогда не читал до этого — но Жан все же нашел ее.
Сбиваясь и путаясь — в темноте сложно читать вслух, он просил Айне, чтобы она вернула Марко. Ведь он обещал тому, что все исправит и его не бросит — поэтому очень плохо получилось бы, если бы Айне не могла его вернуть. Он перечитывал одну небольшую запись из книги всю ночь напролет, и утром, когда солнечные лучи только коснулись земли, Марко открыл свой единственный глаз.
Он был растерянным, он не понимал, что происходило, и Жан видел, что ему было очень, очень больно.
Жан выдохнул с облегчением. Жан обнял его, утыкаясь носом в его единственное плечо.
— С возвращением, — тихо сказал он ему.
Марко не ответил, но это ничего. Он еще не понимает, что произошло. Главное, что он жив. А значит все в порядке.
— Пойдем, Марко, — произнес Жан, накидывая на него свой плащ, и закрывая при этом отсутствие его половины. — В монастырь нам нельзя, но может нас примут в какой-то деревне…
Марко поднялся на ноги, теряя равновесие.
— Ничего, я помогу, — придерживая его за плечо, сказал Жан, и освещая фонарем путь, медленно пошел вперед и повел своего друга.
Монах Жан Кирштейн был найден в деревне Трост с половиной тела когда-то тоже монаха того же монастыря Марко Ботта.
Монах Жан Кирштейн отказывался отдавать его тело — ведь разве вы не видите, он живой, не смейте трогать его — ваш бог не помог ему, но нашлась сила, которая его спасла, — и просто не трогайте, мы уйдем в лес и вы больше никогда его не увидите.
У монаха Жана Кирштейна была найдена запрещенная литература.
И все это сводилось только к одному — пастору Эрвину пришлось вынести немедленное решение о казни.
Когда языки пламени окружили его, то все те картины снова пронеслись перед глазами Жана — он видел хоровод фейри вокруг себя, поющих никогда не слышанные до того песни, и адских борзых, лающих в его лицо, и Аравна, тянущего к нему свою костлявую руку, и Айне, смеющуюся ему в лицо, и коней, которые вот-вот готовы были затоптать его тысячей своих ног, и —
улыбку Марко. На этот раз совершенно целую.
~*~*~
дикие аушки продолжаются, но сейчас меня спасет то, что я написал это почти на спор. стас не знал, какую придумать заявку уже и, как я понял, чуть ли не в шутку сказал это. я посмеялся. он посмеялся. я снова посмеялся. стас снова посмеялся.
и потом я это написал.
кхм.
все еще snk, все еще жанмарко.
жан — ассасин, марко — гондольер, в чьей гондоле жан прячется от стражи.
загрызи меня енотМарко Боттичелли вдохнул свежий сумеречный воздух полной грудью, и от этого стало настолько хорошо, что он невольно широко улыбнулся сам себе. Весь прошедший день был несравненно тяжелым: если добываешь соль для влиятельных людей, то иначе быть не могло. Работа была нелегкой, сезонной, но прибыльной — а на одной гондоле, оставленной в наследство отцом, много не заработаешь. Тем не менее по наступлению вечера можно было отдохнуть, а главное взять в руки весло и отправиться исследовать город, который он и так знал как свои пять пальцев — что Марко ценил намного выше любого отдыха. Именно поэтому он, голодный и уставший, с удовольствием до поздней ночи мог прогуливаться в старенькой гондоле по каналам города: а пассажиры, хоть и платили немного, становились только необременяющим дополнением.
В тот вечер все должно было быть как обычно. Наскоро дожевывая ломоть батона, Марко запрыгнул в гондолу и прежде всего поспешил покинуть Сан-Поло, в котором жил и работал днем. Несмотря на красивую архитектуру, Марко совсем не любил этот район грубых рабочих и дешевых куртизанок, разливавших за собой реки выпивки и оглашавших весь квартал непристойными песнями и криками.
Спустившись по Рио-дель-Толенцини, молодой человек пересек еще несколько узких каналов, пролегавших через тесные крохотные улочки, и выплыл на Гран Канал, а затем и к площади Святого Марко — своему любимому месту в городе. Каждый раз, отправляясь по новому маршруту, он все равно так или иначе приходил сюда: и, прежде чем перекреститься перед церковью своего святого покровителя, он всегда сначала широко улыбался и шуточно фамильярно снимал свою широкополую соломенную шляпу. Но тогда площадь, и без того всегда людная, была переполнена народом: дожи устраивали маскарад, и Сан-Марко буквально не могла вместить в себя столько человек, наряженных в яркие костюмы, и закрывавших лица масками — одна перестрее и чудоковатее другой. Что уж было говорить о Гран Канале, в котором с трудом помещались все гондолы: и, вместо того, чтобы взять пассажира — с такой-то толпой это было бы проще простого, — Марко свернул в узенький канал, где почти никого не было, и поплыл вперед.
Но вечерняя идиллия была прервана одним мгновением.
Мгновение, стоит признаться, оказалось очень тяжелым. Резко и внезапно оно упало буквально с неба, повалило Марко и прижало ко дну его гондолы. Молодой человек хотел вскрикнуть, но не смог этого сделать — буквально через секунду его рот зажала чья-то теплая рука.
Марко, конечно, не раз слышал истории о венецианских разбойниках, и более того, он лично знал людей, которых коснулось несчастье стать их жертвами. Он слышал и о кровавых убийствах, случавшихся почти повсеместно. Более того, истории о нападениях на гондольеров были явно любимыми во всей Венеции. Вот незадача: что бы не происходило, всегда оставалось чувство, что тебя-то это точно никогда не коснется — а потому можно было забыть о любой осмотрительности и предостережениях. Но, придавленный чьим-то тяжелым телом, Марко уже представлял, как его тело разрежут пополам, а после выкинут в канал, чьего названия он даже не помнил; все же, наверное, не стоило, совсем не стоило покидать Гран Канал в тот вечер и отправляться куда глядели глаза.
— Так, только не кричи, хорошо? Этого мне сейчас точно не хватало, — вырвал его из своих ужасных мыслей совсем тихий голос, сказанный прямо на ухо, и обжегший щеку горячим дыханием. После этого рука исчезла со рта, и Марко, перепуганный не на шутку, затараторил:
— Если вы хотите забрать гондолу, то я доплыву так, я отлично плаваю, и убивать меня совсем нет никакой нужды…
Рука немедленно метнулась обратно ко рту.
— Ох ну черт же тебя дери, — повторился шепот, на этот раз чуть более громкий и раздраженный, — я тебя не собираюсь трогать. Бери свое весло и плыви вперед, куда и плыл, только без пассажиров. Кивни, если ты меня понял.
Марко все еще был напуган, но последующие слова все же немного успокоили его, и он осторожно кивнул. После этого хватка была ослаблена, и вот уже его ничего не придавливало — тяжелый груз откатился в сторону. Марко встал на ноги, хмурясь и поднимая свое оброненное весло. Теперь у него была возможность разглядеть человека, так бесцеремонно свалившегося на него: это был парень, скорее всего, ничуть не старше его самого; но Марко сразу удивил нелепый длинный балахон, в который тот был закутан, и капюшон, натянутый на лицо так, что яркие ореховые глаза еле выглядывали из-под него. Незнакомец не спешил подниматься на ноги, и вместо этого лежал на дне, опустив голову на одно из сидений гондолы.
Марко вздохнул и постарался не встречаться с ним глазами. Нужно было просто плыть дальше, как и планировалось, на север, и надеяться, что этот человек скоро уйдет.
По крайней мере, он сохранил ему жизнь, и уже поэтому Марко считал, что ему несказанно повезло.
Так они провели в тишине достаточное количество времени, прежде чем незнакомец произнес:
— И только не надо сворачивать на людные улицы.
Марко перевел на него взгляд и невольно улыбнулся.
— Какие-то проблемы на маскараде, что ты сбежал оттуда прямо в костюме? — учтиво поинтересовался он, — Или мне нужно говорить еще тише?
Тот лишь закатил глаза в ответ. Он помолчал несколько секунд, но потом резко поднял голову и с вызовом в голосе произнес:
— У меня есть проблемы намного более серьезные, чем прохлаждаться на маскарадах. Нас преследует стража — и поэтому если бы ты сворачивал в самые узкие каналы и делал это как можно быстрее, было бы просто отлично.
Марко моментально побледнел после этих слов. Просто отлично — это то, что он был в одной гондоле с преступником, помогал ему укрыться и в эти мгновений выступал против венецианского закона. Он всю жизнь был примерным гражданином своей республики, и происходящее его ни капли не радовало. Но незнакомец в его лодке почему-то внушал ему симпатию: что было довольно странно и удивительно для самого Марко; но вместо того, чтобы давно уже оглушить его веслом и скинуть в воду, гондольер послушно прибавил скорость.
В конце концов, тот человек нуждался в его помощи — а Марко привык помогать тем, кто просил ее у него. А что случилось у этого забавно наряженного незнакомца и стражи — уже не его дело.
— Тебе не кажется, — в какой-то момент протянул Марко, нарушая вечернюю тишину тихого квартала, в котором они оказались, — что если тебя преследуют, то тебе стоит быть более… незаметным.
— Что ты имеешь ввиду? — нахмурился молодой человек, вскидывая на него недовольный взгляд.
— Ну… твой этот костюм, с капюшоном еще, он же явно выделяется на общем фоне.
Незнакомец аж фыркнул от возмущения, услышав это.
— Выделяется? Что еще за глупости, это специальный костюм, который делает меня незаметным. И он уже не раз помог мне…
— Да-да, — перебил его Марко, давя смешок, — но это только если стража не ищет человека в белом капюшоне, верно?
Тот только недовольно что-то пробурчал себе под нос. Марко мысленно поругал себя за то, что снова лез в чужие дела: но все же опустил весло и присел на корточки рядом с парнем.
— Слушай, во-первых, если ты хочешь скрыться, — тихо произнес он, — то имей ввиду: тебя прекрасно видно, если ты лежишь на дне. Это просто смотрится нелепо, и потому бы сразу привлекло их внимание.
Незнакомец нахмурился. Он был явно не доволен выслушивать нотации от какого-то там простого гондольера, который не имел ни малейшего понятия о маскировке.
— А во-вторых, — Марко протянул руки к капюшону парня, от чего тот вздрогнул и немного попятился назад. — Ты позволишь? — осторожно спросил он.
Незнакомец недовольно закатил глаза, но все же кивнул и подвинулся поближе.
— Вот и все, — произнес Марко, сбрасывая капюшон с его головы. — Так будет намного лучше, если до этого ты всегда прятал лицо.
— И что ты теперь улыбаешься? — вскинув бровь, поинтересовался незнакомец, все еще поглядывая на гондольера недоверчиво и исподлобья.
— Ничего, — чуть смутившись ответил ему он, — просто…
Марко отвел взгляд в сторону. Не говорить же теперь, что он улыбался, потому что незнакомец без своего капюшона показался ему ужасно красивым, даже несмотря на странную и необычную прическу?
— Просто так будет лучше, — наконец закончил он. — И вот еще, чтобы совсем разобраться с твоей маскировкой.
И с этими словами Марко снял со своей головы шляпу и водрузил ее на голову своего случайного попутчика. К его удивлению, тот наконец его послушал и, больше не став сопротивляться, спокойно поднялся со дна и устроился на сидении — и даже, как показалось Марко, в какой-то момент тоже улыбнулся ему.
Еще несколько минут они провели в полной тишине. Вдруг незнакомец резко повернул голову, что-то услышав, и одними губами произнес:
— Плохо дело.
Марко лишь вопросительно посмотрел на него, и тот показал пальцем на одно из зданий, тихо добавив:
— Только не оборачивайся.
Уже через несколько мгновений Марко и сам услышал тяжелые шаги — видимо, кто-то бежал по крыше невысокого дома, тянувшегося вдоль канала, по которому они сейчас плыли. Сердце парня ушло в пятки, и он только сильнее налег на весло. Незнакомец помотал головой — времени у них уже все равно не было. Он резко поднялся на ноги, подошел поближе, и шепотом протараторил:
— Прости за то, что я сейчас сделаю, так надо, я нам жизни сейчас между прочим спасать буду, так что не дергайся и просто стой как стоишь, все будет хорошо, а черт с ним…
И после этого Марко почувствовал, как этот человек прикоснулся к его губам своими. От этого Марко совсем опешил и стоял не шелохнувшись. Через несколько мгновений незнакомец отошел в сторону и пробормотал:
— Шаги утихли, но все равно лучше свернуть в другую сторону. Правда, извини, но им нельзя было видеть наших лиц — а на парочки редко кто обращает внимания. Все ведь в порядке?
— Да, конечно, — выдавил из себя Марко, поворачивая гондолу в другой канал и пряча свое абсолютно красное от неловкости лицо. — В полном.
Путешествие продлилось совсем недолго. Вскоре Марко вывел лодку в квартал Каннареджо, и незнакомец сказал, что как раз здесь он его и покинет. На улице были люди, но никто ровным счетом не обращал на них внимания, а стражи поблизости не было видно.
Марко кивнул и послушно остановил лодку возле причала.
— Должен признаться, это было очень странно помогать разбойнику, — усмехнулся он. — Со мной такого еще никогда не случалось.
— Разбойнику? — презрительно хмыкнул незнакомец. — Я не разбойник!
— Ну а кто ты тогда, если мы укрывались от стражи? — вскинул брови Марко.
— Слово ассасин, — с гордостью в голосе парировал тот, — тебе о чем-нибудь говорит?
— Ой да ладно, — рассмеялся гондольер. — Это же все детские сказки.
Тот лишь хмыкнул и, выбираясь из гондолы, в первый раз повернулся к нему спиной. В слабом свете фонарей Марко увидел на его спине странное изображение, похожее на крылья, и растерянно проронил:
— То есть нет. Этого же не может быть. Это же не крылья свободы?
Незнакомец только пожал плечами, хитро улыбаясь и ничего не отвечая. Наконец ступив на твердую землю, он шуточно поклонился в знак благодарности и вернул гондольеру его шляпу. Еще несколько мгновений — и он нырнул в толпу, а Марко почти сразу же потерял его в ней.
В душе что-то сжалось от того, что это небольшое путешествие подошло к концу. Кем бы ни был этот незнакомец, он успел немного привязаться к нему — несмотря даже на то, что им пришлось скрываться от городской стражи. Стараясь не обращать внимание на горечь на сердце, Марко развернул гондолу и поплыл по направлению к Сан-Поло — давно пора была возвращаться домой.
Но не успел он уплыть далеко, когда, пересекая мост делле Гулье, он почувствовал, как что-то неожиданно опустилось перед его лицом. Он резко остановился прямо под мостом, и какое-то время у него ушло на осознание — перед ним было самодовольно улыбающееся лицо того самого незнакомца. Тот, по всей видимости, свисал с моста вверх ногами, держась за выступы руками, и нелепо подогнув ноги.
— И что ты делаешь? — немного прищурившись, но улыбнувшись в ответ, спросил Марко, совсем растерявшись.
— Я забыл спросить, — спокойно ответил он, кажется, совсем не беспокоясь из-за своего странного положения, — как тебя зовут-то?
— Марко, — ответил гондольер, растерянно почесывая переносицу и все еще неверяще глядя на молодого человека. — А ты, ассасин?
— А я Жан, — ответил тот, и Марко отметил про себя, что имя было, кажется, французским — и при этом очень красивым. — Ты каждый день водишь свою гондолу? — продолжил он, и молодой человек поспешно кивнул.
— Вот и хорошо, — закончил Жан, по-прежнему хитро улыбаясь. — Тогда я тебя найду.
И после этих слов он снова исчез — также внезапно, как и появился.